Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги бесплатно полные версии txt, fb2) 📗

– Посмотрите на нашу работу, – добавил инженер, – мы строим грузовые суда большого тоннажа, пассажирские лайнеры… – среди делегации ему особенно понравился один парень. Инженер все не мог понять, на кого он похож. Пассажир чуть не хлопнул себя по лбу:

– Начальник концлагеря в Пенемюнде, эсэсовец фон Рабе. Точно, одно лицо с мерзавцем… – лицо у парня было спокойное, мягкое, но инженер оценил упрямый подбородок, серо-зеленые, внимательные глаза. В каштановых, по-военному стриженых волосах, мелькали рыжие пряди:

– Ходили слухи, что фон Рабе тоже был инженер, математик, – вспомнил пассажир, – но какая разница? Он такой же убийца и преступник, как и все гитлеровцы. Жаль, что он не погиб во взрыве. Надеюсь, что его повесили, хотя в газетах пишут, что в Западной Германии бывшие эсэсовцы живут припеваючи… – после взрыва на полигоне гестапо перевело всех славянских военнопленных Пенемюнде в другие лагеря:

– Хотя мы никакого отношения к взрыву не имели, – хмыкнул инженер, – не знаю, кто там постарался… – выяснилось, что молодой человек берлинец:

– Я недавно демобилизовался из армии… – объяснил бывший сержант, – я автомеханик, но служил в строительном подразделении. Мы возводили Берлинскую Стену, это очень ответственная задача… – пассажир слушал, как он объясняет попутчикам устройство Стены:

– Отличный парень. Отучится, станет инженером. Его тоже Генрихом зовут, как того эсэсовца. Случается же такое… Но он комсомолец, учит русский язык… – русский у парня оказался почти без акцента:

– Я сирота, – объяснил он, – меня вырастила тетушка. Нас подкармливали советские солдаты, иначе мы бы не выжили… – захлопнув блокнот, он взглянул в окно:

– Это уже Москва… – за окном пронеслась платформа окружной дороги, инженер улыбнулся:

– Через четверть часа прибываем в столицу Советского Союза… – из репродуктора в коридоре послышалась музыка, Генрих подпел. У него был приятный тенор:

– Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве… – юноша тряхнул головой:

– Мы учили песню на занятиях русским языком… – поднявшись, он велел приятелям: «Давайте собираться».

Генрих Рабе, бывший сержант строительного подразделения армии ГДР, член восточногерманского комсомола и новоиспеченный курсант высшей школы Штази, Министерства Государственной Безопасности, тоже думал о неизвестном ему пока британце, Джеймсе Мэдисоне.

Делегация ударников труда и отличников в изучении русского языка, разумеется, не собиралась посещать московские заводы:

– Нам покажут Сибирь и целину, – Генрих стоял в очереди пассажиров, собравшейся в коридоре, – но это все для вида…

Десяток парней и девушек из ГДР и Польши ехал проводить год учебы в Высшей Разведывательной Школе при Комитете Государственной Безопасности. Все они имели опыт работы в своих странах. Генрих отлично знал, чем занимаются его соседи по купе:

– Они отслужили в армии, сдали экзамены для поступления в школу Штази или в польский институт безопасности, они следили за товарищами по службе или по учебе… – девушки в ГДР и Польше в армию не призывались, но Генрих предполагал, что женщины в делегации тоже доносили:

– На сокурсников в университете или институте. И вообще, они наверняка нас проверят, известным образом… – Генриху претило даже думать о таком. Канал его связи с Лондоном был почти односторонним, он не мог посоветоваться с матерью:

– Но что советоваться, – юноша делал вид, что читает правила железнодорожного сообщения на стене, – что советоваться, когда ко мне в часть приезжал сам Маркус Вольф…

Фамилию будущего начальника Генрих выяснил позднее, однако он узнал хорошо одетого партийного бонзу, допрашивавшего его после так называемого перехода из Западного Берлина.

Вольф появился в его части, расквартированной в Лихтенберге, весной. Бонза водил советскую черную «Волгу». Подмигнув вызванному к командиру части Генриху, он сказал:

– Мы с сержантом Рабе старые знакомцы. Думаю, подошло время его очередной увольнительной…

Обычно увольнительные Генрих тратил на визиты в скромный домик сестры Каритас. Он был очень осторожен и всегда, следуя наставлениям матери, проверялся. Верующие, католики и протестанты, собирались на участке для тайных месс и чтения Библии. В Восточной Германии, как и в гитлеровские времена, существовала официальная церковь:

– Но это как в Советском Союзе, – поморщился Генрих, – пасторы бегают в Штази с доносами. Католики в таком не замечены, они сохраняют тайну исповеди, но осторожность никогда не мешает… – по словам польских коллег, как неохотно думал о них Генрих, церковь в Польше привечала агентов ЦРУ и вообще была рассадником западного влияния:

– Но мы с этим боремся… – наставительно сказал лектор на занятиях в Варшаве, – мы стараемся найти надежных людей среди посетителей храмов… – Генрих понимал, что польские прелаты могут оказаться в тюрьме:

– Штази может арестовать сестру Каритас, – он передернулся, – и священников, отправляющих у нее мессы… – не злоупотребляя надежным укрытием, они устраивали богослужение всего раз в месяц. В оставшиеся воскресенья они читали Библию. Прихожане приносили выпечку, сестра ставила на стол чайник кофе, вернее, цикорного настоя:

– Как в военные времена… – Генрих услышал ее тихий, но твердый голос, – правильно она говорит, сейчас мы тоже сражаемся с Антихристом…

То же самое говорил и тезка Генриха, пастор Грубер. Во время войны, вместе с крестившим юношу пастором Бонхоффером, священник возглавлял запрещенную нацистами Исповедальную Церковь. Грубер, знавший отца Генриха, много рассказывал юноше о антигитлеровском подполье:

– Он обещает, что придет время, и папе с дедушкой поставят памятник, как сделали в Бендлерблоке, – вздохнул юноша, – когда Германия объединится, когда мы скинем морок, в котором блуждаем, сначала при Гитлере, а теперь при коммунистах… – Генрих однажды признался Груберу, что хочет стать священником:

– Не сейчас, – торопливо добавил юноша, – сейчас я еще молод… – пастор кивнул:

– Сейчас у тебя другие обязанности. Когда я сидел в Дахау… – он помолчал, – я думал, что не выйду из лагеря. Тебе, наверное, тоже кажется, что впереди нет надежды. Но Гитлер и его банда мертвы, и с ними… – Грубер указал за окно сторожки, – случится то же самое. Что касается рукоположения, – он, неожиданно весело улыбнулся, – посмотрим, как дело пойдет. Из тебя получится хороший пастор, Теодор-Генрих, крестник Бонхоффера…

Грубер жил в Западном Берлине, но пока его пускали на восток. После обеда с Маркусом Вольфом в дорогом ресторане рядом с посольством СССР, Генрих сообщил через пастора британской резидентуре о планах Штази. Вольф не скрывал, что Генриха хотят отправить обратно на запад:

– У вас есть опыт жизни в капиталистической стране, вернее, городе… – он подлил юноше белого пива с сиропом, – вы сообразительный молодой человек, мы вас давно приметили… – характеристики от командира части у Генриха были отменные. Ручался за него и офицер по политическому воспитанию:

– Комсомолец, активист, лучший ученик вечерних классов… – Генрих посмотрел на свои руки, – мне всю жизнь теперь придется искупать мои деяния… – от строительства Стены он отказаться не мог. В середине августа, всего за два дня, Берлин навсегда преобразился. Часть Генриха возводила Стену в центре города, на Потсдамер-плац. С лесов он видел крышу церкви, где его крестил пастор Бонхоффер:

– Я сам, своими руками… – в глазах закипали слезы, – совершаю преступление против моей страны и моего народа… – он помнил голос матери:

– Ставь благо государства выше собственного блага, как говорил дядя Джон. Но семья тоже бывает важнее наших чувств, милый…

Генриху надо было попасть в СССР, чтобы найти пропавшую кузину Марию, дочерей дяди Эмиля, чтобы узнать, что случилось с дядей Джоном. Он все равно дал себе обещание на тайной мессе, в домике сестры Каритас:

– Когда все закончится, – напомнил себе Генрих, – я вернусь домой, в Берлин. Я сделаю все, чтобы Стена рухнула как можно быстрее… – пока, следуя инструкциям из Лондона, ему требовалось найти тайник в парке Горького: